память уже не жалит, мысли не бьют по рукам
я тебя провожаю к другим берегам, берегам

отношения с зейном никогда не были простой штукой. начиная с самого первого дня, как мы познакомились, и заканчивая события датированными сегодняшним днём. где-то можно найти логику в этом, если хорошенько покататься. логика, и частичная правда, в том, что зейн, по натуре, закрытый. нет, он не скромный зануда, отсиживающийся на вечеринках в дальнем углу, попивая свой апельсиновый сок. нет. просто он сложный в плане знакомств, в плане заведения каких-либо отношений. вряд ли сделает первый шаг, хотя всегда выглядит очень решительно и уверенно. но это всего лишь обёртка. внутри, начинка зейна, слегка грубая, не любит, когда врываются в его личное пространство, надоедают, опускают глупые шутки и комментарии. не любит навязчивость и лишнюю, по-детски смешную, наивность. он, как большая скала, на пригорке которой не растут цветы, не цветут деревья, не текут реки, но если тебе удастся забраться за вершину, то вид оттуда действительно захватывающий: полно поле травы [обычной, зелёной, а не о той, что вы подумали], на которой хочется лежать и смотреть на звёзды, что светят в темноте не ярче, чем его глаза. и в его мире всегда темно. это не плохо, нет. мы сами выбираем цвета своей души, и ему нравятся глубокие тона фиолетового, синего. это его стиль, его лейбл, если хотите. но это его. ни с чем не спутаешь. и я был не в тему этому миру со своими радужными красками, полным энтузиазма и невинности. в общем, я был совершенно тем, с кем зейн предпочёл бы не связываться. я знаю это. мы с ним много об этом говорили раньше, когда было нечего делать по ночам в тур-автобусе, а все парни уже спали. он любил мне рассказывать о том, какой его мир. мне. он любил делиться этим со мной и говорить, как я немного изменил его. как каждый из парней внёс свою лепту в его сознание и душу. но говорил он об этом со мной и только. и знаете, что? это заставляет меня по сей день чувствовать себя очень особенным.

 
2010
милый и маленький мальчик с крашенными блондинистыми волосами, еле заметными веснушками на носу и прыщами по щекам, намекающие о возрасте молодого парня. лет шестнадцать, не больше. он весь светится и искрится, потому что, да, его мечты осуществляются. просто. по щелчку пальцев он был избавлен от падения вниз. он - это я. я - ещё не опытный, молодой и полный задора. я - ещё не совсем изменившийся от того, каким был до икс-фактора. я - это я, которым был всегда до момента, решившего мою судьбу. и, если честно, это 'я' было полной противоположностью зейну. он был зажатым, слишком сконцентрированным и нервным. не любил прикосновения. скрывал эмоции. и заставлял бояться. я боялся зейна. он, вроде как, на вид и мухи не обидит, но как я мог знать это наверняка? я плохо разбираюсь в людях даже сейчас, что говорить о тогдашнем мне. тогда я даже не видел разницу между добрым и злым, был извечным оптимистом. а зейн наоборот. и меня пугало это. пугало, что зейн - моя противоположность. как мы найдём общий язык? как подружимся? как будем работать вместе? но я не знал, что это было дело случая. я не знал, что зейна часто мучают кошмары по ночам, и что поддержки он найдёт у меня. он не хотел выставлять себя идиотом перед лиамом, знал, что луи и гарри будут смеяться. но откуда-то он знал, что именно я его не обижу. это льстило первые дни, а потом приелось. я стал даже ждать его в комнате на бунгало отца гарри, где мы проводили время перед икс-фактором. парни не смотрели на нас косо, когда мы выходили из одной комнаты и сонно потерали глаза. в принципе, я промолчу, что делали гарри и луи. но у нас с зейном было всё по-другому. если с теми было ясно, что стайлс без ума от луи, а лу от хаззы, то у нас с зейном было всё по-другому. он нашёл во мне поддержку и друга, я нашёл в нём то же самое. он внушал доверие. может быть, виной тому ночи, что мы провели в одной кровати, разговаривая о жизни и делясь впечатлениями о многом. может быть, это было дело случая, и если бы он пришёл в первую ночь к лиаму, то они бы были тем, кем являемся с зейном. родственными душами, что ли. душами, такими, чёрт возьми, различными, совершенно не похожими, но подходящими друг к другу, как кусочки пазла.
и с тех пор, зейн стал моим недостающим кусочкам. с тех пор, мы не расставились, а если и уезжали, то созванивались каждую ночь, потому что было сложно заснуть раздельно друг от друга. это было сумасшествие, очевидная ахинея, но нам было всё равно. всегда.
с каких пор нас стало интересовать чужое мнение? когда я упустил этот момент?

2011
по-настоящему будоражующий год. запись альбома, клипов, первых дебютных выступлений. тогда всё было дебютным. каждое чувство ты будто испытывал впервые. неподдельный восторг, ужасное волнение и мурашки по всему телу, когда всё получается. это были прекрасные чувства. ответственность зашкаливала, но я бы всё отдал, лишь бы снова окунуться в ту атмосферу начала чего-то огромного. и тогда я не догадывался, во что это выльется. я всего лишь также шёл по жизни, оптимистично задрав голову вверх, но сейчас рядом со мной плечом к плечу шли ещё три друга и один смысл жизни. и в этом же году было ещё одно открытие, помимо перспективного бойз-бенда one direction. я понял, что зейн мне не просто родственная душа. что он является для меня главной опорой. не знаю, почему, но с какой-либо проблемой, я нёсся только к зейну. я знаю, что это было эгоистично, но я мог быть собой только с зейном. когда эмоции зашкаливали, когда чувства обострялись, я бежал к зейну. и он будто ждал меня. всегда был готов выслушать, понять и принимал таким, какой я есть. он спасал меня от этой всей резко обрушенной работы, славы, ответственности. успокаивал и подбадривал. говорил, что всё будет хорошо, даже когда было всё очень плохо. держал мою голову кверху, чтобы я оставался тем оптимистом. был моим маяком и там, где был он, я знал, что там мой дом. что там меня всегда ждут. обещал быть рядом, несмотря ни на что. и обнимал так крепко. так, как никто и никогда меня больше не обнимет.

   

2012
ситуация усугубилась в несколько раз.
постоянное давление и жёсткий график не давали мне покоя. силы терялись с каждый днём всё больше и больше, а усталость накатывала с новой волной всё сильнее. как будто я стал марионеткой, а ниточки слишком туго связывали мои запястья, слишком прочно держали, знаете. я боялся сорваться, но ещё больше срывался. на парней особенно. в этот год все узнали немного другого меня. я был взбешён слухами. я ненавидел одни и тех вопросы на интервью. но мне всё ещё нравилось то, что я происходит. я сложный, да, но это было и неприятно и приятно одновременно. было много плюсов во всём этом, вообще-то. например, фанаты. а ещё наши песни. а ещё живые выступление и тур. это правда было круто с одной стороны, но ужасно с другой. всем было плевать, что происходит за всем этим. никто не хотел знать подробный behind the scence и думали, что всё хорошо и что мы - мальчики поющие зайчики. а нам и не разрешалось говорить, что происходит за кадром. это было и оставалось там. дядечки не были бы довольны какой-нибудь выходкой не по сценарию, ведь мы - восходящий бойз-бэнд и должны всему соответствовать. и даже если ты был против чего-то, то сказать мог только в узком кругу. для меня этим кругом являлся зейн. он будто каждый раз, когда я срывался и начинал кидаться в парней грубыми и совершенно бессмысленными словами, он забирал и собирал меня. собирал каждую частичку, чтобы вернуть того найла, каким я являюсь, а не злюкой и стервой. я был ему благодарен, а ему не нужны были слова благодарности. он каждый раз брал с меня обещание так не делать, ведь когда-нибудь он может не оказаться рядом, а я только смеялся и говорил: 'как это? мы и врознь?'. и до смеялся.
перри эдвардс была как гром среди ясного неба. никогда не забуду то первое совещание, где как раз-таки обсуждалась личная жизнь каждого, и когда речь зашла о зейне, он просто-напросто дал своё согласие на разыгрывание спектакля. он смотрел в пол, но поднял глаза и посмотрел только на мои слезящиеся. тогда я успокоил себя и сказал, что это не надолго. тогда я не знал, куда это зайдёт и чем мне обернётся. тогда я отнёсся к этому, как в пиар-ходу и не более. тогда мы с зейном прекратили разговаривать по телефону каждую ночь ввиду нехватки времени. тогда он сделал татуировку инь-янь. тогда я рассыпался на части без шансов собраться снова.

2013
я люблю его.
осознание пришло поздно ночью, когда я тянулся к телефону, чтобы позвонить ему, но упал обратно на кровать, зарываясь лицом в подушку. в ту ночь я серьёзно плакал. ревел, как школьница, которая влюблена в парня, а тот не ответил ей взаимностью. я понял, что погряз в этом уже очень давно. и было очень больно, когда я понял это. оказалось, что я знал себя намного хуже, чем зейна. но даже тогда я уже не был уверен, что знаю его настолько хорошо, чтобы быть уверенным в том, что он не скинет мой вызов. и утром я отправил ему сообщение с пожеланием доброго утра. а потом это стало уже традицией. иногда он мне звонил, иногда звонил я. это было то, что мы позволили себе делать. я испугался своих чувств, но больше всего я испугался бы его реакции на них. поэтому я молчал. долго и упорно. это не было тем, что обсуждают друзья. я думаю, что, да, я остался бы с ним другом. хотя бы таковым, потому что потерять его даже в этом качестве значило бы конец всему живому внутри меня. это ведь не было тем, что я хотел. и не было тем, что нужно было. поэтому моё молчание приносило только пользу. моё молчание спасало и меня, и наши с зейном отношения, и группу в целом.
но я не смог молчать больше. не смог видеть кольцо на её пальце и притворяться, что не заметил их счастливых наигранных улыбок. это, возможно, была первая и единственная неделя, когда игнорировал его я, а не он меня. я как будто хотел убежать от него. от его взгляда, смеха. голоса, а главное - от чувств, что я испытываю ко всему этому. и было самой глупой идеей - игнорировать его. потому что зейн взбесился. вы никогда не узнаете злого зейна, он привык сдерживать эмоции, да. но я узнал. я думал, что умру под этим взглядом, когда мы встретились в гримёрке спустя неделю. он смотрел на меня в упор, а я в упор его игнорировал. но это было сложно сделать, сложно не поднять на него свой взгляд, когда он прижал меня к стене и спросил прямо, что произошло. долго искать оправдания не пришлось. я соврал. это также стал первый, но не единственный, раз, когда я нагло и в глаза соврал зейну. я знаю, что он всё равно не поверил. но отпустил меня и улыбнулся. сказал, что скучал. а груз на моих плечах рос в геометрической прогрессии, когда он обнимал меня. в груди приятно_неприятно кололо, а голова кружилась от его запаха. не знаю, сколько я не отпускал его, но он не был против такого проявления дружеской нежности. платонического влечения. боже. кого я обманываю. я зависел от его прикосновений всегда, а сейчас это усугубилось и очень сильно. и очень плохо.
клянусь, тот год стал для меня девизом 'впервые'. столько чувств и эмоций я не испытывал даже в 2011 году. и это не есть хорошо. потому что чем дальше в лес, тем больше дров.

2014
вы сами всё знаете.
этот год стал переломным. я стал более снисходительно относится к своим чувствам и часто выпускал их наружу. никто не воспринимал это всерьёз. ни я, ни зейн. мы любили подурачиться и обниматься без повода. на концертах, в гримёрке, дома. да везде. это стало в порядке вещей, пока я снова не срывался и не устраивал ему истерики. я ревновал его к перри, хотя знал, что это всего лишь игра. я ревновал его к луи, хотя знал, что они всего лишь друзья. во мне резко проснулся собственник к тому, кто никогда не являлся моим. странно, да? но я снова стал чувствовать себя особенным рядом с ним, поэтому хотел его рядом со мной чаще, чем обычно. я глупый, да, но у меня был повод на это. я не хотел его с кем-то делить и это, по-моему, самый весомый повод.
а потом мы целовались. один поцелуй перерос во что-то большое. в то, о чём я мечтал. я принимал его поцелуи, как подарки на рождество, даже когда рождество прошло. ну, ничего, новый год есть. я до последнего не верил, что теперь это моё. то, о чём я мечтал, стало моим. это ли не странно? я ждал большого подвоха. действительно ждал. и дождался.
думаю, вам не нужно объяснять, что навело меня на мысли о том, что я хочу умереть. я уверен, что вы и так это знаете. даже если это игра, то она не должна стоить моих слёз, нервов зейна и недовольной перри. она не в чём не виновата. зейн просто хочет, чтобы с группой всё было в порядке. я хочу, чтобы всё было в порядке с зейном. но всё терпит крах.

kadebostany – crazy in love

i look and stare so deep in your eyes
i touch on you more and more every time
- - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - -
your love's got me lookin so crazy right now
got me lookin so crazy right now your touch's

drunk in love, i want you

но я не ждал от себя такого. не ждал, что сорвусь не как всегда на парней или близких, а просто сорвусь. сорвусь и буквально всему миру крикну о том, кого я люблю, и кто любит меня. это странно, что я должен был сделать это, чтобы заполучить внимание всех? или я хотел только его внимания? ведь если ему не хватает смелости, я сделаю это сам. если ему не хватает решимости, то я найду её в десяти стопках водки. но я не стану сожалеть о том, что только что сказал. да больше и не потребуется. судя по тому, как малик стащил меня со сцены, я даже слишком многое сказал. но я говорил уже, что мне плевать на мнение окружающих? сейчас я чувствую только то, как моя спина плотно прислоняется к холодной стене клуба. как темнота в коридоре клуба обволакивает наши с зейном тела, и становится не понятно, кто стоит там. в данный момент, темнота - наш лучший друг. при свете мы не смогли бы сделать то, что, я уверен, мы собираемся сделать. малик очень упорный, а я очень не против, поэтому, вроде как, всё очевидно. но для меня всё равно становится неожиданностью, когда он начинает ставить засосы на моей шее, а язык нежно зализывает каждый укус. будто он снова пробует меня на вкус. но я знаю, что он не мог забыть. даже если бы захотел, он не смог бы забыть нашу первую ночь. как наши руки переплетались между собой, как мой язык исследовал каждую его татуировку и как мои губы оставили поцелуй на его татуировке между ключицами. как его пальцы зарывались в мои волосы и оттягивали, выбивая из моих лёгких утробные стоны, отзывающиеся вибрацией на его члене. тогда он был полностью мой, а моё тело было у законного владельца. он был так нежен, как с фарфоровой куклой, а я боялся показаться неопытным. но его шепот, сбивчивое дыхание и трение между нашими телами давали мне много уверенности. слишком много, чтобы я не стонал на весь дом. я уверен, что если бы стену умели говорить, то они бы всё равно молчали. потому что не было слов. это было красиво, эротично и нежно.
но сейчас. сейчас не было этой нежность. лишь резкие движениями, с которыми он срывал мои джинсы и освобождал мой стоящий член на волю. клянусь, ощущение несравнимые. я буду слишком пошлым, если скажу, что мой член в его рту, как факел в руках статуи свободы? то есть, находится на своём положенном месте. его сосательные способности сродни с любой шлюхой, хотя, зачем мне любая. ведь у неё не будет таких же чёрных, как смоль, волос, в которые я могу запустить руки, пытаясь толкнуться глубже. я хочу, чтобы малик взял настолько глубоко. чтобы показал все свои способности в работе своим шикарным ротиком. но он упёрто держит мои бёдра на месте, а мне не хватает силы, чтобы устоять. я кричу, а не стону. метаюсь по стене и бью её кулаками, потому что это невозможно. и когда я понимаю, что ещё секунда и я упаду, он отрывается от моего члена, а полоска слюны всё ещё соединяет его губы с ним, и я не видел ничего красивее это. он поднимается, как я закатываю глаза, потому что он блять одним своим развратным видом возбуждает меня. а ведь это он ещё одет, чёрт. я притягиваю его к себе за рубашку, впиваясь своими губами в его. чувствую, как мой член нетерпеливо трётся о ткань его джинсов, и я теряю голову [но это явно произошло раньше]. убиваю последние надежды на то, что нас могут не заметить, когда вижу проходящего мимо нас мужчину, но он не заметил нас, и я вздыхаю. хотя, было бы отлично, если бы заметил. думаю, я бы спросил, как он оценивает наш вид по пятибалльной шкале. но на это нет времени. я хочу увидеть малика младшего . я хочу почувствовать его всем телом. проще говоря, я хочу почувствовать, как мою задницу будет разрывать его член. такой сладкий и красивый.
расстёгиваю ремень на его джинсах, не отрываясь от поцелуя. делаю всё на ощупь и, когда ремень и пуговицы больше мне не мешают, залезаю рукой в его личное пространство [в его боксёры с текущим смазкой членом, прямо говоря] и начинаю немного надрачивать ему, хотя это вообще не требуется. но мне нравится прикасаться к его литтл зейни, хоть тот совсем не литтл. но кого это волнует? ведь он только мой. мой и я жадничаю. отрываюсь от его губ, закусываю нижнюю губу, выгибаюсь навстречу его телу и сладко стону, пытаясь заглушить музыку в клубу.

- а именинник хочет, что я был ангелочком или податливой шлюхой? - я знаю ответ, но мне нравится, как он заводится, когда я говорю пошлости своим невинным голосочком. и, только подумайте, этим голосом я пою все сентиментальные песни ванди. неловко, верно? но я не в состоянии сейчас думать об этом своим пьяным мозгом, и поворачиваюсь к зейну, вжимаясь грудью в стену, когда чувствую его плотно прижатый член к моей оттопыренной заднице. я не ходил на занятия гимнастикой, но регулярный секс с маликом делает чудеса. смотрю на его губы около моей щеки и целую их, не задумываясь, виляя задницей и приманивая его начать активное наступление. я хочу его сразу. без всяких пальцев, презерватива, смазки. хочу почувствовать его полностью, без посредников. - мм, зейни, - стону и обхватываю его ладони, прижимая к своим бёдрам, - я так хочу тебя. всего. хочу, чтобы ты оттрахал меня за то выступление на сцене. хочу, чтобы ты отымел меня жётско и грубо, как последнюю шлюху. растягивай меня своим членом так, чтобы я кричал твоё имя, а своё даже не вспомнил. хочухочухочу. боже, как же я хочу тебя. такого красивого и невозможно сексуального, - говорю я шёпотом. он сливается с музыкой, но я уверен, что зейн меня слышит, и я знаю, что он сделает всё, что я ему скажу, потому что он тоже хочет этого, - я так люблю тебя. прошу, трахни меня, малик, - я срываюсь на крик, когда он входит меня. полностью. сразу глубоко и сразу ударяя по сладкому месту, от которого пробегает судорога по всему телу, а пальцы сводит от наслаждения. его движения слишком медленные, а мои стоны слишком громкие. я ударяю ладонью по стене, шепча что-то в бреду. мне не было так хорошо очень давно. его руки будто ждали, чтобы прикоснуться к моей заднице и отвесить мне звонкий шлепок. я повинуюсь имениннику полностью и оттопыриваю задницу ещё больше [как будто это возможно], а он задаёт быстрый темп. мой набухший и истекающий член упирается в стену и требует внимания, но я хочу кончить вместе с ним. он вновь и вновь ударяется головкой по простате, а я вновь и вновь теряю контроль и стону ему на ухо, как хорошо он умеет трахать мою задницу. его член и моя задница тоже созданы друг для друга. чувствую, как его рука ложиться на мои волосы и как он оттягивает их и начинает целовать мою шею, задавая бешеный темп для моей задницы. но это приносит мне удовольствие. быть портовой шлюхой приносит мне удовольствие. ощущаю себя игрушкой в его руках и это мне нравится. он управляет мной. иногда сбавляет темп, и я прошу его ускорится, а он ещё больше замедляет его. тогда я сам начинаю шевелить задницей, насаживаясь до конца, так, что между нами не остаётся и миллиметра. зажмуриваю глаза и снова открываю, потому что всё плывёт. я уже не чувствую грудью стены, потому что меня жёстко нагнули раком. как я и хотел. кричу что-то о любви малику, когда слышу его очередной возбуждающий стон, когда он снова толкается в меня до предела, а я сжимаю колечко мышц, пытаясь создать больше трения для его члена. - зейни, - задыхаюсь я, а по лицу и всему телу течёт пот, - зейн, я больше не могу, я сейчас кончу, - шепчу ему я, когда он снова поднимает меня за талию и прижимает грудью и лицом к стене. мой голос полностью охрип от криков, а его член медленно ударяет по простате. два толчка, и я чувствую, как меня заполняет тёплой жидкостью до отказа. открываю глаза и вижу, как по стене стекает моя сперма. кончать не притронувшись к члену уже стало нормой. я прижимаюсь горячей щекой к холодной стене. в глазах пляшут звёзды, а дыхание никак не может восстановиться. снова ощущаю его руки на своих бёдрах. он одевает на меня боксеры и заботливо застёгивает штаны. я поворачиваюсь к нему лицом и ищу его глаза. - нам нужно в туалет, милый, - шепчу ему на ухо хриплым от стонов голосом, и он кивает. устало целую его несколько раз в губы. - я удовлетворил именинника? - поглаживаю его по щеке и почему-то после всего этого, хочу его просто обнять. он такой родной. его глаза такие светящиеся. хоть он и грубый, требовательный во время секса. - потому что именинник удовлетворил подарок, - стыдливо улыбаюсь я и утыкаюсь ему в шею.

✡ почему я в солт-лейк-сити? долгая история. не люблю долгие истории. не люблю много говорить. но иногда приходится. два года назад меня отправили по обмену из одессы сюда. почему именно в солт-лейк? здесь у меня живут дядя, тетя и кузина. почему я согласилась? думаете, хотела выучить язык, получить новые впечатления и тому подобное? нихуя. мне просто было похуй.
✡ год назад мама позвонила и сказала, что бабушка умерла. я не плакала. мама сказала, что скучает. ни одна мышца на моем лице не дрогнула. мама сказала, что дядя и тетя согласились на то, чтобы я пожила у них еще пару лет, потому что она не сможет обеспечить мне нормальную жизнь дома, в одессе. на следующее утро, выжав мою подушку, можно было обеспечить туманный альбион осадками на пару месяцев. оказалось, я вовсе не похуист. а еще я очень скучаю по своей стране.
✡ моя кузина. слишком добрая. слишком жалостливая. слишком сердобольная. ее должны были назвать моим именем. я хожу в ее школу. мы учимся в одном классе. она знакомит меня со своими друзьями. я молчу. наверное, слишком много, потому что все в школе где-то с полгода думали, что я немая. я молчу, а она говорит. постоянно. когда она узнала, что я буду жить с ними, мне пришлось два часа слушать восторженные крики и ее планы на нашу с ней будущую жизнь. наши платья на выпускной, колледж, совместный отдых. нет, наверное, я все же похуист.

обязательным условием заявки является ваш пост, можно использовать с другой ролевой

Вам доводилось иногда испытывать чувство, будто тебе необходимо выбраться куда-либо, причем очень в срочном порядке, и не важно куда, важно только не оставаться в мучительном одиночестве, потому что стоит остаться наедине с самим с собой, как сотни душераздирающих мыслей приходят в твою голову одна за одной, и ты вынужден переживать тягучую боль все чаще и чаще, и в конце концов ты просто удивляешься - как там, внутри тебя, еще что-то бьется и поддерживает жизнь. Бывало ведь такое, не так ли? Вот и у Катрионы подобное случалось всякий раз, когда она бывала одна. Недавно установившиеся близкие отношения с Альбертом имели свою пользу: в обществе этого мальчонки (а для нее он всегда будет мальчонком), девушка по-настоящему забывалась, так хорошо он умел подарить частичку своей доброты другим, что ты и не вспоминал о собственных невзгодах. Да и не в характере миссис Бэлфи было предаваться унынию, когда рядом с тобой есть кто-то еще.
Именно Альби подал девушке идею, посетить местную галерею. Он точно знал ее вкусы и тягу  к искусству, тем более, что и сам не прочь был насладиться высоким творчеством, ну и после того самого разговора, наверняка понял, как сильно Катриона нуждается в подобных вылазках и девушка была благодарна ему за такое внимание.
В холле, где они были, скопилось немало людей. Невероятная Тревельян, как и всегда, умела создать ажиотаж в своей  картинной. Сегодня здесь было довольно-таки много знакомых Катрионы, но она отдавала должное своему сегодняшнему кавалеру и старалась не покидать его. Впрочем, на одно мгновение это сделать все-таки пришлось. Альберт заметил Роберта, а миссис Бэлфи все еще неловко себя чувствовала в обществе брата своего друга, поэтому она лишь улыбнулась Альби, когда тот отошел и они по одному взгляду поняли, что все в порядке. Это было крохотное одинокое мгновение, и Катриона не успела бы подумать о собственных невзгодах, тем более, что девушку увлекла картина, что была прямо перед нею - невероятной красоты пейзаж, и вдалеке под деревом фигура девушки. Что-то в этой девушке напоминало ей саму себя. Автор картины, -  а миссис Бэлфи обратила внимание, что картина была подписана человеком с фамилией Далтон, - явно пытался передать какую-то таинственную тягу к данной девушке. Зрителям не было видна ее лица, и трудно было сказать наверняка, какая она, но от нее так и веяло ожиданием. А удалясь далее от первой картины, и проглядев всю серию работ этого автора молодой психолог уже не сомневалась, что олицетворяет себя с нею. Как эта девушка смотрит на далекие горизонты, ожидая чего-то или кого-то, так и сама Катриона все еще верит и ждет своего супруга. Глупо было желать подобного, и девушка понимала все это время, что собственноручно зарывает себя в яму подобными мечтами, но на что только не способно любящее сердце? А Катриона была уверена - оно все еще любит, вот только человека этого уже нет.
Хватило бы и мгновения, чтобы миссис Бэлфи  дальше предалась своим раздумьям, и пожелала бы сбежать, но картины приковали ее внимание. Девушке даже захотелось дотронуться до них. И в тот самый миг, когда ее рука уже находилась в воздухе, а сама шатенка задержала дыхание, как бы желая вдохнуть жизнь в эту девушку с картины, послышался голос со спины.
В любой другой момент, Катриона точно бы запомнила каждое сказанное слово, но не сейчас, и не сегодня, а все потому что голос, что был позади, принадлежал человеку, которого она считала умершим. Это могло быть совпадением или ее фантазия подкинула подобные иллюзии, и дабы удостовериться, что ей это не почудилось, миссис Бэлфи развернулась лицом к мужчине и замерла.
- Ник... - так неуверенно и глухо прозвучало это имя, после которого послышался глубокий вдох девушки, готовой вот-вот расплакаться.
Все мысли накалились до предела. Девушка не понимала, что это такое - игра фантазии или реальность? Первое было вполне допустимым, учитывая, что практически каждое мгновение Катриона проживает с мыслями о супруге, но второе... второе было слишком неправильным, нереальным. Перед нею стоял ее собственный муж, очевидно, ничего не понимающий. Можно было бы подумать, что этот человек только похож на него, но Его она не спутает ни с кем. Это был Николас, ее Ник. Но как такое возможно? Почему тогда его не было? Миллионы вопросов и мыслей закрутились в голове новой бравадой. И все это не могло вынести столь молодое и хрупкое создание, уже пережившее стлько потерь. Мозг девушки отдал телу приказ - не справляться с этим и совсем скоро Катриона почувствовала, как падает в незабытье. Это был первый раз, когда она теряла сознание. Последнее, что она слышала: голоса Альби и других, называющих сперва ее имя в беспокойстве, а затем их напуганное "Николас Бэлфи?" И темнота окутала ее.
Вы когда-нибудь теряли сознание? У всех это бывает по-разному, но Катрионе это состояние принесло покой. Никогда даже сны не были такими невероятными и спокойными, как эта бессознательность. Подсознание подкинуло Катрионе приятное воспоминание - первый поцелуй с ее супругом. Она была счастлива, она любила и знала, что была любима. И не было никаких горечей, не было того времени, когда пришло письмо со свидетельством о смерти мужа, не было тех похорон с закрытым гробом, не было того комашрного выкидыша, не было месяцев слез и горечей - были лишь Он и Она, счастливые и влюбленные. Все было слишком хорошо, но Катриона не понимала, что это неправда, не понимала ничего, потому что была слишком увлечена тем ощущением, которое испытывала. А потом она оторвалась от Ника, заглядывая в его ясные глаза, видя, как искрится в них чувство и как она готова отдать всю себя ради этого человека, и все было бы прекрасно, если бы не голоса, что слышались неподалеку. Сперва неразборчивые, они усиливались. Катриона чувствовала опаску, но не могла оторваться от столь любимого лица. Она проводила по контору лица Ника, и прошептала: "Даже вечность не поможет мне забыть любовь к тебе". Но вот голоса стали совсем громкими и отчетливыми, а картинка постепенно размывалась в приятной белой дымке, но Катриона не слушала их, она смотрела только на Него - ведь в нем одном ее смысл.
И вот осознание, что это сон. Катриона думала, что находится дома, в своей постели, но не было той мягкости постели, не было чувства накрытости одеялом, были лишь люди, и миссис Бэлфи точно знала их. И еще одно, что было ей знакомо - запах Ника. Как и дома, Катриона опрыскала его одеколоном множество вещей, так и сейчас она отчетливо ощущала этот аромат. Но если она не дома, то откуда ему тут взяться? Открывать глаза и подниматься было трудно. Но она вдруг услышала, как голоса стихли и люди стали расходиться, как если бы кто-то командовал ими. Она услышала, как Берти сказал "Побудьте с нею некоторое время, я пойду найду доктора". И чьи-то руки, но если не Берти, то кто?
Прежде, чем открыть глаза и окончательно прийти в себя, Катриона попыталась прошептать:
-Берти?
Но какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что все будет не так. И оно никогда не ошибается.

d r e s s e d
И не надо мне говорить, что я должна. Я. Никому. Ничего. Не должна. Я ничего не хочу и не собираюсь делать. Что? Больна? Я не чувствую себя больным человеком, не нужно мне вдалбливать о том, что я ненормальная, что веду себя не так, говорю не так. Мне плевать и я не буду прислушиваться. Я, порой, смотрю на всех тех людей, которые меня окружают, на их поведение на то, как и о чем они друг с другом разговаривают, и не могу понять, почему именно меня называют лгуньей. Я лгунья? Я, черт возьми, не считаю и никогда не считала себя лгуньей, а они, эти двуличные, лицемерные твари, готовые удавиться и потоптаться по головам тех, кого они называют лучшими друзьями, только ради себя. По крайней мере, я не лгу о том, что мне не наплевать, что мне важны чужие судьбы, я не лгу о том, что я люблю людей и их жизни. Я просто не афиширую свою ненависть ко всем, кто меня окружает. Я не умею любить, я не знаю, каково это.
Я медленно шагаю по широкому светлому коридору. Окна здесь настолько большие, что я хорошо могу разглядеть разноцветные большие клумбы, что украшают территорию здания, в котором я нахожусь, и людей, снующих мимо этих произведений какого-то цветовода. Им все равно на то, как пахнут вон те красные или желтые цветы, они не замечают того, что группа цветов левее к выходу похожа на один большой пышный и объемный цветок, состоящий из кучи маленьких. А я ловлю себя на мысли о том, что уже никуда не иду, а, прижавшись ладонями к стеклу, рассматриваю бесчисленное количество цветов, из которых получается одна большая композиция. У меня в голове тут же появляется мысль о том, что нужно купить больше баллонов с краской, сделать одну большую картину из десятка маленьких. Нужно только найти время и место. Черт, с этим доктором или как там его, времени совсем не остается на мои ночные творения. К тому же, у меня же есть маленький план. Прежде чем пойти на прием, я не просто так наобум согласилась пойти туда не знаю куда, на моем опыте было куча врачей, и все от меня отказывались, потому что я очень этого хотела и очень старалась. Почему же я согласилась пойти к этому человеку, да еще и сама? Все просто, я его знаю. Мы с ним трахались. Интересно, он меня помнит? А смогу ли я делать вид, что я его не помню?
Стоит отметить, что с моей склонностью к забыванию людей, которых я когда-то знала, я и его не сразу вспомнила, и, не исключено, что могу и забыть. Например, сколько бы я ни читала его имя, я снова не помню, как его зовут. Черт, придется называть его так, как я хочу. А надолго ли его хватит? Выдержит ли он мои капризы, срывы и прочие дикости. Хотя, вот, почему-то с ним мне не хочется вести себя как буйная сумасшедшая, мне интересно, что он сможет мне предложить, потому что, помнится, в постели он мог мне показаться довольно интересные вещи. А здесь?
Тихонько стучась, я легонько толкаю дверь, ухмыляясь уголком рта, и практически бесшумно вхожу в кабинет. смотрю на мужчину, который секунду назад с уверенным выражением лица, поднял голову, оторвавшись от каких-то бумаг, а теперь на его лице проскользнуло недоумение и удивление, которое ловко сменилось безразличием. Артистизма ему не занимать, надо будет пошутить насчет порноиндустрии и попробовать его утащить туда. Не думаю, что он согласится, но заебывать его будет весело. Войдя внутрь, вроде бы стараюсь натянуть улыбку, но получается что-то вроде надменной и безразличной ко всему ухмылки.
- Как вас там? Доктор..? – не дав мужчине снова назвать свою фамилию ту же перебиваю. – А ничего покрепче нет? – и снова продолжаю болтать. – Мне рассказывали, что вы увлекаетесь этим на работе. Ну, пьете алкоголь и угощаете пациентов, чтобы перейти в более неформальное общение, - лгу, хотя сама уверена в обратном. Не надо думать, что я лгу постоянно, это как аллергия на что-то, о чем ты не знаешь – никогда не узнаешь, когда она себя проявит. Вот и тут что-то похожее. Я могу говорить правду осознанно, а могу лгать – неосознанно, к слову, могу и осознанно, то есть, бывают моменты, когда я понимаю, что вру, как и вы все. В общем, не буду вдаваться в подробности, ведь у меня все настолько запутанно, что никто пока еще толком не разобрался. А меня это не интересует, ведь я уверена, что ни чем не больна, но мне нравится то состояние, что меня считают психически нездоровой, я могу без сложностей тянуть деньги с родителей. Ведь бедной дочке нужны лекарства.
- Кстати, я Иззи, - с удовольствием падаю в мягкое кресло, закинув ногу на ногу. Не буду говорить, что помню его, потому что пока еще не хочу от него избавляться. Вдруг, у меня еще раз получится повторить ту ночь. – Давай лучше поговорим о тебе, - я снова не даю ему начать разговор и попытки лучше меня узнать. -  Что ты делаешь в такой профессии? Неужели всегда мечтал помогать людям? Никогда не думал трахаться за деньги? Не как шлюха, а как порноактер? – окей, я заткнулась, лишь только для того, чтобы посмотреть его реакцию и ждать его ответных действий. А? На что ты способен? Мистер, как тебя там. И даже то, в чем я сегодня одета, показывает явный настрой совсем не на мое чудесное излечение, а на то, насколько мне по бую на мое здоровье. Потому что я считаю себя адекватным человеком, с нормальный состоянием психики или что у меня там не так.

— Это невозможно. Просто невозможно, — шепчет она.
Какие глупости! За мной нужно ухаживать. Почему Нола хочет отказать мне в заботе?
— Неделя. Я боюсь оставаться один тут, — стараюсь надавить на жалость. Корчу страдальческую гримасу.
Украдкой бросаю взгляд на зеркало. И в самом деле — все говорит о том, то Ноле Уилтон стоит прислушаться к моим желаниям. Я болен и истощен. Мне нужно принести лекарство: ласку и бульон. 
Как работает ее мозг? Винтики и шпунтики женской души?
— Мне жаль, что ты одинок. Правда жаль. Но я тебя предупреждала, что так будет. Почти наверняка даже не одна я такое предрекала. Я замужем, — отвечает она.
Что ж. Выскочила за какого-то святошу, который шлифует нимб пивком по выходным в баре. Так и вижу семейную жизнь Нолы. Стереотипно.
Муж. Обычный муж. Лязги. Вялый секс. Никаких чувственных ураганов. Он не даст ей то, на что способен только я. Начальник.
— Но ведь я не прошу тебя разводиться. Побудь со мной. Придумай что-то, чтобы сбежать, — шатаясь из стороны в сторону на полу, чтобы привстать, говорю я.
Билл Гейтс даже прописал в свадебном контракте, что может проводить на законных основаниях отпуск со своей давней возлюбленной. Хочу тоже самое. Хочу каплю Нолы. Для отдыха и восстановления. Я так потрепан и измотан.
— Плевать хотел, замужем ты или не замужем. Я люблю тебя не для того, чтобы посадить в клетку. Хочу подарить тебе несколько сильных оргазмов и щепотку отдыха, — сам себе кажусь убедительным.
— Ты целовала меня со страстью. Я заметил. К чему сопротивляться велению плоти? Потом вернешься в нормальность. Давай все бросим и проведем вместе неделе, — я ведь не прошу ее о многом.
— Мне уже есть, о ком заботиться, — показывает мне кольцо. Улыбаюсь. Оно действительно красиво. Идет ей. Признаю, Нола получила то, что хотела. Заслуженно. Потворственно киваю Ноле… Подыгрываю…
— Хорошо. Чувствовал, что ты хочешь стать женой обычного парня. Но, должен заметить, твое кольцо предложения то не отменяет. Не понимаю, почему ты отказываешься быть с тем, к какому так тянешься с сердцем… Не стоит отказывать себе в маленьких приятных удовольствиях, — конечно, лукавлю. Замужество Нолы меня печалит. Не спрашиваю о ребенке. Хотя мне, безусловно, любопытно узнать, родился мальчик или нет… Ведь Нола оказалось вполне себе благоразумной. Нашла ему отца лучше.
Опираясь на стенку, хорошенько испачкавшись в пыли, поднимаюсь на ноги.
—  Открой мне эту чертову дверь. Нам не стоит больше видеться, —  продолжает гнуть свою линию Нола… Не унимается… Раздражает меня все сильнее.
Похлопываю рукой по карману, всем видом показывая, где спрятан ключ к спасению, отрицательно покачивая головой.
— Все дальнейшие переговоры будут в спальне, — говорю я и разворачиваюсь показательно к лестнице.
Пара десятков ступеней — вот и переговорная.

только свистни и он появиться

Грейсон не имел представления о моде. Нет, конечно, он бы мог  позвонить своей старой знакомой с телеканала, которая делала репортажи про всякие новомодные тряпки и прочее, но, во первых, ему не казалось это особенно важным, чтобы беспокоить других людей, а во вторых, не хотелось ворошить старое прошлое. Оно не было неприятным, вовсе нет, даже наоборот, хорошая компания, заботливые люди, дружелюбный коллектив, который всегда встречал его в студии, когда он возвращался из очередной поездки. И провожали они его тоже все вместе. С какой-то долей сожаления смотря на его перевязку на голове. Сейчас уже бинты сняли, не мог же начальник с порога появиться уже "больным на голову" в прямом смысле этого слова.
Местная дизайнерская студия, как, впрочем, и все в том городе, была достаточно компактной. Не было ничего лишнего. Этакий тихий и мирный город, достаточно большой, чтобы каждая собака тебя не узнавала, но и не настолько густонаселенный, чтобы потеряться в толпе. По крайне мере репортажи в студию приходили постоянно. Будь то известие об очередной перестрелке в неблагополучном районе и заканчивая очередным психом, который голым залез на статую в центре города и требовал свободу и равные права. В любом случае особенности помещения он не удивился. Лишь только кивнул головой сидящей за столом женщине.
- Я Грейсон Хоук, и, признаться, мне вас посоветовали друзья, так что с резюме я пока, вроде как, не был знаком. Как и с ценами. – По привычке он стал махать левой рукой, когда что-то говорил. Была у него такая плохая особенность, даже когда он стоял напротив камеры, правая рука всегда крепко сжимала микрофон, а вот левая болтаться без дела не собиралась, вот и жестикулировал он ей активно и до не изнеможения на протяжении всего репортажа. Правда ему когда-то среди барханов сказали, что активная жестикуляция привлекает больше внимания и есть больший шанс оказаться подстреленным. Но не мог он отказать себе в этой слабости.
Ему действительно посоветовали это место друзья-приятели на его жалобу о том, что он готов удавиться в собственной квартире и просто так, на всякий случай, перед тем как идти спать, запирает все двери. Просто как-то жутко осознавать одинокую темноту. Раньше все было просто. Его маленькая квартирка имела настолько тонкие перегородки, что он был вхож в личную жизнь соседей как слева, так и справа. Тут же все было тихо. Гробовая тишина. Она его пугала, словно он ложился спать в склепе. Гребанные звуконепроницаемые панели.
- По поводу денег можно не беспокоиться, но и сильно шиковать тоже не стоит. – Когда Грейсон увидел впервые число на чеке, то присвистнул и спросил, кто ради прикола подписал ему лишние нули, но это оказалась правдой. Директор телеканала обязан быть успешным человеком, особенно директор такой новостной сети, которая спонсируется CNN. Не сказать, что он и раньше жаловался на зарплату. За то, что он носится под пулями и пытается перекричать стрекот автоматных очередей ему платили достаточно. А уж когда пошли первые казни журналистов американских и европейских каналов мусульманами, так вообще подняли еще в половину, хотя это не спасло и половина просто сбежала куда подальше.
- На самом деле никогда не представлял себе свою квартиру. – Хоук вновь задумался, вспоминая эти серые стены. – Она… слишком большая. Можно ее как-то, ну не знаю, сузить. Заполнить. – Он нагнулся к монитору, изучая то, что было представлено на экране. Никогда не понимал всех особенностей оформления интерьера. Ему просто хотелось, чтобы все было как дома. Чтобы были эти потрепанные желтоватые обои, ламповый свет, темно-зеленые занавески, собирающие пыль антресоли. В общем все то, что делало его прошлый дом уютным и безопасным.
- Могу показать квартиру в среду, - Хоук взглянул на часы. Еще раннее утро. Утренний выпуск уже выпустили и, вроде бы все было в порядке, не считая их метеоролога, который перепил кофе и чуть ли не сшиб микрофон, вертясь как юла перед зеленым экраном. – Или сейчас, если у вас есть время. Все-равно до вечернего выпуска я на работе понадоблюсь.
Телеканалы новостной сетки не пестрели сериалами, они были больше направлены на политику. Ближе к ланчу запускали какие-нибудь никому ненужные ток-шоу, которые смотрели только от полнейшей скуки, в эти моменты даже за установкой люди отвечающие за связь начинали храпеть. Была парочка купленных видео-статей, которые запускались после, в качестве научно-познавательной передачи. В общем в полдник все было настолько скучно, что хоть вешайся.
- Условия вполне приемлемые. – Да и не думал Грейсон, что тут будут драть так же хорошо, как в каком-нибудь агентстве в сердце Нью-Йорка. Тем более, что он хоть и свалил оттуда, но сердце все еще неприятно ныла и огромная склизкая жаба тянула к нему свои лапы, при воспоминаниях о тамошних расценках.
- И давно вы этим занимаетесь, - Грейсон улыбнулся. Журналистская закалка требовала разузнать все от и до. – У вас довольно много впечатляющих работ. Все это в Солт-Лейк-Сити? Так много клиентов?

Грейсон не разбирался в стилях от слова совсем.  И дело было не в невежестве, отнюдь нет. Он просто был тем человеком, который считал, что любое проявление творчества не для него в привычном понимании этого слова. Картины никогда не вызывали в нем «высоких чувств», современное искусство он вообще мог охарактеризовать одним емким словом – говно. Современные кинофильмы делались под кальку, которую лично он знал наизусть, а артхаус представлял из себя такую смесь бесовства, что без бутылки виски с ним не разберешься. В общем дизайн и любая колористика, которая должна была объяснить человеку, в какой оттенок персиково надо выкрасить комнату, чтобы тебе не захотелось выйти из нее через окно, ему никто не преподавал и он не особо рвался узнавать.
- CNN, - быстро ответил он, - я репортер. Ну был. Афганистан, Иран, репортажи про курдов и местный джихад.
К своей работе он научился относиться нейтрально, перестал жалеть одну сторону и обвинять другую. Ведь, в конечном счете, оказывалось, что виноваты были обе стороны. Горячая кровь жителей тех мест делала свое дело и заставляла их становиться агрессивными порой даже к тем, кого они давно считали своим другом. Так что не раз и не два Хоуку приходилось видеть, как зверствовали те, кто обязан был защищать, и как благородствовали те, кто считался монстром. А вокруг песок. Да. Вот это он запомнил. Много гребанного песка. Он ненавидит песочный цвет, вдруг промелькнуло в голове. А с другой стороны, скучает по этому желтовато-красному оттенку, как по чему-то дорогому. Особенности переменчивого характера или, быть может, отголоски травм. Кто его разберет.
- Я переехал пару дней назад. Да. Пока один. – О том, что младшая сестрица решила навестить его, Грейсон решил пока промолчать. Все же кто его разберет, переменчивый характер младшей был настолько непостоянен, что она меняла свои планы буквально за несколько секунд. В любом случае, лишнюю кровать в большом количестве пустых комнат он ей  все же затянуть в состоянии. – Думаю… не знаю. Что-нибудь из… восточного. Я уже привык ко всему багровому, желтому, оранжевому. Привык… к духоте днем и морозам ночью. Привык  к высокой влажности. В общем, без понятия как называется этот стиль.
Он бы его назвал «окончательная травма черепной коробки на почве невозможности принять суровую действительность». На самом деле стоит еще благодарить бога, что с такими законами, как в Америке, он еще не накупил себе кучу оружия и не  забаррикадировался у себя, из окна постреливая по белкам, крича, что это вьетнамские разведчики. С чего он такое придумал? Да был у них один такой соседушка…
Впрочем не о прошлом сейчас речь. Дом, свой родной дом, в котором он рос, Хоук вспоминал нечасто и как-то не особенно радостно. Не то, чтобы свою семью он не любил, просто привык считать, что они где-то далеко и им явно лучше, чем ему сейчас, хотя они вечно требовали вторгнуться в его личную жизнь с очередной идеей, от которой стоило лишь только закатить глаза.
- На самом деле складывается у меня впечатление, что холод не так уж и плохо. – По крайне мере, судя по его воспоминаниям, мелкий дождь не такая уж и страшная напасть, если сравнивать ее, скажем с песчаным дьяволом, любопытным явлением природы, которое затягивает во время бури бедолагу в песок, который походит в это время на ловушку.
На слова женщины о том, что она все же поедет сейчас, он лишь только кивнул. И одновременно потянулся за бумажником, все же расплатиться нужно было. С собой он, обычно, старался не таскать много денег. Но он уже познакомился с особенностью этого города – отсутствием банкоматов на каждом углу, так что приходилось подстраиваться. Ворчать на все, как заправский старик, он еще не привык. В нем сочеталась удивительная способность уживаться в любых условиях и, одновременно, недовольство этими условиями, которые, максимум, приводили к небольшой апатии. Да и та лечилась пол бутылкой алкогольного горячительного. На секунду он задержал взгляд на нагнувшейся женщине и задумался. Как и любой, у него были свои слабости, некоторым он потакал, ведь тоже был слабым человеком, некоторые пытался пресечь. Он точно знал, почему нельзя заводить романы на работе и отчего  мимолетное знакомство с полупьяной девчонкой в баре может обернуться катастрофой на следующее утро, когда поподробней рассмотришь ее лицо.
- Правда? – Рассказ дизайнера его заинтересовал. – Я тоже жил  в Нью-Йорке. Вернее, работал, когда возвращался на родину. Но в общем-то раза два в год я там точно бывал. Ну свою ветку метро я помню отменно.
Машина для него была не таким уж и страшным предметом, но, признаться, метро он любил больше. Ощущение толпы и того, что ты не одинок. Глупое чувство, с которым, впрочем, справиться довольно сложно. Это здесь из-за должности пришлось сменить общественный транспорт на собственную машину, опять же, щедро предоставленную начальством, лишь бы только  Хоук дальше не слетал с катушек. С машиной он обращался точно так же, как и с теми внедорожниками, на которых колесил по барханам. А тогда, стоит признать, у него всегда лежал пакет для его оператора, который тут же тянулся к нему и молил сбавить скорость. Что уж поделать, но нравилось ему ощущать, как под колесами разлетается пыль и гудит мотор.

---

Квартира была от всего этого где-то в двадцати минутах езды. Располагавшаяся в новом районе, она представляла собой нечто, более похожее на пещеру. Оно и понятно. Отпирая дверь своим ключом и пропуская дизайнера вперед, он вдруг на секунду подумал, что, наверное, стоило бы и убраться. Впрочем, особой свиньей он никогда не был, а одежда, висящая на спинке стула, да неубранная тарелка на кухне не были особой проблемой. Больше проблем составляли коробки, которые словно потерянные детали конструктора валялись в разных углах апартаментов.
- Вон там кухня, - он указал пальцем на проем в стене. – В том коридоре три гостевых и ванна. В другой моя комната, кабинет и еще одна ванная. Балконная дверь немного заедает, так что если надо будет, зовите меня, я ее открою.
Что надо делать, да и вообще, нужно ли мешать, он не знал. По этому просто отошел в сторону, полностью углубившись в телефон, на котором уже была парочка пропущенных звонков от его секретарши.

- Мать моя женщина.. Нет, это я не тебе. Нет, не пойду. Да, уверен. Да, точно. Нет, спасибо.  Ага. Ага. Давай. Ага. Пока. Давай. - если бы кто-нибудь видел меня со стороны сейчас. Словно ребенок, который попал на тайный склад Санты с игрушками. Кстати об игрушках.
Было такое ощущение, словно я пытаюсь надеть на себя смартфон. Узко, тесно и совершенно не по размеру. В итоге, оказалось, что я просто не прочел инструкцию, которая заботливо прилагалась к костюму. Он был значительно легче, чем казалось на первый взгляд. И это был подарок, от какой-то неизвестной фанатки или фаната. Немногие презенты меня так радовали. Я посмотрел на одиноко валяющийся телефон и эйфория схлынула, словно ее стерли одним махом руки, оставив после себя лишь легкий след.
- Мне кажется или я не могу пошевелиться? - одна из сотен младших помощниц костюмеров пархала вокруг, словно крестная фея, которая приняла лсд и решила сплавить Золушку на бал. Да, черт побери, я еду на бал! Ну, как бал.. мероприятие. Праздник. Встреча. Сборище. Вечеринка. Пьянка у Гримшоу, короче.
Красные с золотом пластины собирались словно пазл, самая, что ни на есть, настоящая броня обрастала поверх моей кожи. Я не стал надевать на себя весь костюм, обойдясь самыми важными, на мой взгляд, деталями. Маска немного искажала голос, что добавляло мне лишний бонус. Вот все удивятся.И не надо мне говорить, что я отказался идти. Я это прекрасно знаю и сам. Как отказался, так и решил согласиться. Ничего такого тут нет. Посреди беспросветной усталости и плотно забитого расписания, я вдруг почувствовал, что просто обязан пойти. Но никому ничего не сказал. Появляться, так с музыкой и остальными спецффектами.
- Шелли, только не затягива.. ааааа.. туго. Вот это не затягивай. Уууу.. Святые угодники и их яйца.. Что? Нет, я ничего не сказал.
За те два часа, что я разбирался с костюмом, я сто раз успел передумать. Мне уже хотелось бросить все и остаться дома, завернуться в плед с чашкой кофе и посмотреть что-нибудь по телевизору. Не вставать с дивана где-то с месяц. Я бы не стал твердо утверждать, что это от потери вдохновения или мне разонравилось работать. Нет, черт побери. Просто было .. непросто. Да, это слово как никогда идеально подходило. Непросто. Я запутался в себе сильнее, чем это вообще возможно.
Люк.. пшшшш... я твой.. пшш.. отец... - раздался телефонный звонок, сопровождаемый имперским маршем. Продюсер. Нет, меня сегодня нет в этой реальности. Сегодня я - Железный Человек. И мне плевать на все.
- Спасибо, милая. Прости, что я вызвал тебя из дома так поздно, - гримерша что-то прощебетала в ответ, явно очень сильно волнуясь. Очень милая девушка. Я сделал на пробу пару шагов, все держалось достаточно крепко и почти не стесняло движений. Стоит только привыкнуть. Это тебе не джинсы левайс на два размере меньше, в которых нужно отпрыгать весь концерт.
Водитель пялится на меня добрую половину дороги, украдкой рассматривая в зеркале. А мне уже весело, мне с трудом удается скрыть улыбку. Поэтому я надеваю маску и улыбаюсь столько, сколько хочу. Вот они прелести жизни супергероев. Я бы с удовольствием поселился в каком нибудь комиксе и прихватил ребят с собой. Они мои лучшие друзья и кажется, только с ними я мог улыбаться по-настоящему. Так и было. Было..
Я привлек внимание, как и хотел. Не успел я войти, как вокруг уже собралась толпа наряженных знаменитостей. Одну половину из них я знал, другую - нет. Хозяин вечеринки, в огромном плаще вампира, засверкал улыбкой с клыками и облапал в крепких объятьях, даже не уточняя кто скрыт под маской. Ну и удивишься же ты, приятель. Надо бы пополнить запас алкоголя в крови.

успеется. я еще и на ваш уровень гляну.